Герой умнее автора? С легкостью!
(десять способов создания высокоинтеллектуального героя)
«Герой не может быть умнее автора.»
Аксиома.
читать дальшеПредисловие.
Идея этой статьи возникла у меня достаточно давно — после непродолжительного, но бурного и плодотворного знакомства с западной «героической» фэнтези. В те времена я читал подобную литературу запоем и от моего внимания не ускользнула ее шаблонность и предсказуемость. Могучие, пышущие здоровьем молодцы, в изобилии сокрушающие химер, демонов, драконов и своих же коллег-молодцев, волею случая оказавшихся с другой стороны баррикады; трепещущие от страсти красотки, в ожидании неземного наслаждения устилающие телами импровизированные ложа; легионы безмолвных статистов, выступающие под началом главных героев.
Сила, сила, сила. Сила во всех ее проявлениях.
Подобные произведения объединяет одно: в них автор описывает человека, физически несравнимо более сильного, более выносливого, более агрессивного и успешного, нежели он сам. Планка требований к герою поднята на небывалую высоту, и, что удивительно — требования эти выполняются, несмотря на их очевидную абсурдность.
Знаете, я не ставил перед собой цели анализа этой тенденции (что было бы весьма занимательно и полезно, но выходило бы за рамки выбранной темы), а принял ее как факт и, исходя из этого, сделал следующий шаг.
Итак, можно описать человека, способного выжать от груди штангу в полтонны весом — это физическая сила. Можно создать героя, которому вешаются на шею встречные-поперечные существа противоположного пола, чей взгляд заставляет их терять разум и бросаться к ему в объятья — сексуальная сила. Можно — хотя и несравнимо сложнее — подать высокоэмоциональную натуру, что будет с легкостью плакать и смеяться (не впадая при этом в низкопробную театральщину), переживая сложнейшие гаммы чувств, бури страстей и тонких духовных переживаний.
Можно.
Все это возможно, даже если автор жалкий дистрофик, импотент, на которого даже мухи не садятся — брезгуют, а выражение лица у него меняется всего два раза в сутки: когда ест и когда зевает. Наверняка, если покопаться в истории литературы, подобные примеры найти можно. Меня интересует иное: способен ли автор — честно или посредством некоего хитроумного трюка — описать героя более мудрого, более интеллектуального, стоящего на более высокой ступени умственного развития, нежели он сам? Не раз и не два встречались мне утверждения, что, мол, нет, невозможно — герой всегда будет глупее, или, в крайнем случае не умнее увтора. Однако, жизнь показывает совсем иное: случается, авторы уходят в нищету безвестность, а герои живут, благоденствуют и процветают. Сохраняя при этом загадочное и умное выражение лица.
Способ первый. Реклама.
«А еще там был крутой навороченный маджишэн, типа, Гэндальф. Дико брутальный дядька.»
Из простонародного обсуждения фильма «Властелин Колец».
На самом деле, выглядеть умным очень просто. Если девять человек прилюдно объявят: «имярек такой-то весьма умен», десятому будет очень сложно стать в оппозицию. Не правда ли, знакомая ситуация?
Если почитать литературу самых различных направлений и жанров (не только фантастику), становится ясно, что принципы рекламы и саморекламы используются в ней достаточно широко. Особенно поднаторели в этом американские авторы, впрочем, тут, я думаю, сказались особенности западной масс-культуры.
Возьмем, к примеру, такой текст:
«Зедд, смотря вниз, принялся чертить на песке полосы.
— Это случилось осенью, в такое же время года, как сейчас. Во время последней войны. Созревал урожай. Я отыскал сложное заклинание. Его составили великие чародеи древности. Ядовитое заклинание. На один цвет.»
Т. Гудкайнд. «Первое правило волшебника».
Обратили внимание, как нарастает напряженность: «сложное заклинание», «великие чародеи древности». А что, собственно, произошло-то?.. Ну-ка, сверимся с текстом: злой маг наложил заклятие, отравив фрукты красного цвета. Простенько и надежно, не правда ли?..
Эдакий пустячок. Но как это подано!
«Паниз Рал знал, что дети любят фрукты, и хотел нанести нам удар в самое сердце. Он воспользовался заклинанием, чтобы отравить красные фрукты. Это напоминает яд змеиной лозы. Он действует медленно, не сразу. Нам потребовалось время на то, чтобы понять, что же вызывает лихорадку, а потом и смерть. Паниз Рал специально выбрал то, что наверняка будут есть не только взрослые, но и дети.»
Все детально разжевано. Каждый мыслительный шаг оставляет ощущение тонкого гениального озарения.
И дальше:
«Ричард сидел, погруженный в молчание, и размышлял.
— А есть способ избавиться от этого? — спросил он наконец. — Сделать так, чтобы красные фрукты перестали быть опасными?
Зедд улыбнулся. Ричарду это показалось странным, но он был рад видеть улыбку старика.
— Рассуждаешь как волшебник, мой мальчик. Думаешь, как снять заклинание.»
Каждая мелочь работает на одну единственную идею — убедить читателя в огромном потенциале главного героя, Ричарда. Каждая. Да, пускай очевиднейшее решение пришло к герою лишь после того, как он «сидел, погруженный в молчание, и размышлял», но зато как важно и значительно это решение!
Отсюда вывод: любой пустяк, любое примитивнейшее действие должно быть широко разрекламировано. Тогда у читателя создается ощущение, что происходит нечто важное, значительное, знаменательное. Что он причастен к неким мудрым свершениям. Герой — сложен и многогранен, а значит и сам читатель (обычно отождествляющий себя с главным героем) — парень хоть куда.
Вспомните вэнсовского хитроумного Кугеля, вспомните Одиссея, Гудвина — Великого и Ужасного. Не правда ли — характерная картина?
Рекламироваться должно все. Без рекламы даже самая тонкая, многоходовая интрига может оказаться незаслуженно обойдена вниманием читателя.
«Планы внутри планов, и вновь планы — уже внутри вторых планов, — подумала Джессика — Стали ли мы сейчас частью еще одного плана?»
Ф. Херберт. «Дюна».
« Пол почувствовал, как внутри у него все замерло. Осторожнее! Помнит ли Адрик, с кем он говорит? Глубокомысленный, понимающий тон, слова, полные скрытых значений, саркастические намеки на общие тайны... Он всячески дает понять, что... »
Ф. Херберт. «Мессия Дюны».
« Он порождает свои определенные трудности, но из любого безвыходного положения всегда можно найти выход. Например, одна проблема, с которой мне удалось справиться, — это то, что меня вначале все время били ребята постарше. Это началось сразу же, как только я стал ходить в школу. Я совершил ошибку поначалу, дав им понять, что намного сообразительнее их.»
Гарри Гаррисон, «Рождение стальной крысы»
«О, если бы все можно было решить простым и честным боем! Сразиться, так, как он сражался раньше, и магией и мечом! Если бы его враги оказались настолько глупы, что, к примеру, напали бы на это его обиталище, где у него нет ни стражи, ни слуг! Но на такую удачу он рассчитывать не мог. И приходилось действовать как встарь — многоходовыми головоломными интригами, где даже самые последний звенья в цепочках понятия не имели, к чему ведут их усилия.»
Н. Перумов. » Одиночество Мага»
Реклама довлеет во всем...
Самое поразительное, что всех этих столь громко заявленных интриг и головоломок в книге может и не быть. Все сюжетные ходы могут оказаться плоски и банальны, действия — однообразны и зубодробительно шаблонны. Увы!.. Зачастую читатель не властен над восприятием книжного текста: мнение автора, подкрепленное его весом и авторитетом, является решающим. У данного подхода есть значительный плюс: не нужно особо задумываться, вникая в текст. Идеальный вариант для легкого развлекательного чтива, но в результате... В результате, рождаются набившие оскомину саги о великих мудрецах древности, о проницательных детективах и хитроумных властителях. Так легко, так просто... Очень коварный метод, эта реклама!..
Замечу, что реклама бывает нескольких типов; из них я хотел бы выделить три самых наиболее часто встречающихся:
1. Реклама персонажа.
2. Реклама образа действия.
3. Косвенные ссылки.
Последний из перечисленных методов настолько примечателен, что я рискнул выделить его в отдельную главу, так что пока рассмотрим первые два типа рекламы.
Итак, с рекламой персонажа все ясно: героя хвалят. Хвалят авторской речью, хвалят устами других героев. При этом его можно назвать «величайшим мудрецом Древности», «достойным продолжателем философской традиции своих учителей», «хитроумнейшим и мудрейшим», на худой конец. В начале повествования это вызывает неосознанное раздражение, но потом критичность восприятия все равно притупляется, и читатель привыкает.
Использование данного метода рекламы приносит порой чудеснейшие находки: помните крылатую фразу «красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил»? Увы, к сожалению, такие жемчужины встречаются удручающе редко...
При рекламе образа действий хвалят не героя, а то, что он делает. Каждый шаг и каждый чих героя объявляется венцом совершенства, вне зависимости от сложности и красоты замысла. Я немного утрирую, но метод абсолютно рабочий, что подтверждается многими поколениями весьма и весьма успешных литераторов.
Для реализации метода очень хорошо и полезно держать при главном герое восторженную молоденькую дурочку-героиню (если потом окажется, что она не дурочка — тем лучше), готовую в любой момент рукоплескать и восторгаться.
Чему? Неважно. Додумался подпереть полешком дверь, чтобы не дуло — молодец! Сообразил, что пленного не обязательно казнить, а можно расспросить предварительно — гений! Не влез в гиблое болото, прочел табличку на двери, дружелюбно улыбнулся проходящему мимо монстру...
«Савидлин шагнул вперед и ударил Ричарда, но не ладонью, а кулаком. Ричард ответил могучим ударом, который сшиб Савидлина с ног. Он непонимающе крутил головой. Ладони сами сжали оружие.
Ричард расправил плечи и одарил охотников таким взглядом, что те застыли на месте.
Савидлин приподнялся на одной руке, другой осторожно ощупал подбородок. На лице его появилась широкая усмешка.
— Еще никто не проявлял такого уважения к моей силе! Это мудрый человек!»
Т. Гудкайнд. «Первое правило волшебника».
Судите сами: главный герой всего-то поздаровался с дикарем по обычаям его племени. А результат! Сколько нового мы узнали о характере Ричарда!
А об авторе?..
Обмен зуботычинами, как способ охарактеризовать мудрость героя, не единственный случай в подобной литературе. Я не стану утомлять читателя перечислением и анализом других аналогичных эпизодов, замечу только, что чем ничтожнее повод, по которому поются дифирамбы, тем более в душе читателя крепнет убеждение, что он стал свидетелем чего-то важного и значительного. Всякий пустяк приобретает размеры воистину гипертрофированные и в пределе, мы получаем
Способ второй. Сбив планки.
« И с этими словами Ааз сделал длинный неспешный шаг назад. Эффект получился точно такой же, как если б я шагнул вперед, чего я определенно не делал.»
Роберт Асприн. «Мифо-толкования»
Жила-была однажды целая Вселенная, населенная слабыми, недогадливыми, беспомощными обитателями...
Ну, полноте, скажете вы! Никто так книги не начинает.
Да, действительно. Как-то нехорошо с первых же страниц повествования сообщать читателю о том, что описанный в книге мир играет с главным героем в поддавки. Приходится действовать незаметно, исподволь. Помните Теорию Вселенской Ошибки? Нет? Я вам напомню: исповедующие ее личности (в просторечии называемые эскапистами или эскейпистами, кому как благозвучнее), убеждены, что мир к ним чудовищно несправедлив, и их угораздило родиться в реальности, абсолютно для них не предназначенной. Шутка, прихотливая игра ума, а поди ж ты!.. Во имя исправления этой ошибки Скольких творцов вдохновила эта теория! Компьютерные игры, фильмы, книги... В этих книгах вооруженный всеми достижениями современной цивилизации герой попадает в отсталый феодальный (что, впрочем, совсем необязательно) мирок, где и разворачивается во всю ширь своих невостребованных в обычной жизни талантов и умений, в эдаком барском самолюбовании: мол, знай наших, серячков!.. Настырные отличники из советских мультфильмов, волею случая угодившие в Древнюю Грецию, а то и хлеще — в доисторические времена с физико-химической лабораторией в ранце; твеновский Янки, тот, что при дворе Короля Артура; гаррисоновский диГриз...
Да, да, не удивляйтесь!.. По вдумчивом прочтении «Стальной Крысы» очень быстро бросается в глаза факт, что окружают-то Джима, мягко говоря, личности неадекватные. Планка мира сбита удручающе низко: даже примитивнейшие вещи вгоняют аборигенов гаррисоновской вселенной в ступор, и являются для них небесным откровением.
«По многим причинам — хотя немаловажно было и то, что мне доставляло удовольствие быть преступником. Денежное вознаграждение было достаточно велико: никакая другая работа не оплачивалась так щедро за меньший труд. И, должен признаться, что я просто наслаждался чувством превосходства, когда мне удавалось превратить всех остальных окружающих меня людей в болванов.»
Гарри Гаррисон. «Рождение стальной крысы»
В том-то и фокус, что выделенные слова принадлежат не герою. Это творческое кредо автора! Проследите путь Джима: судьи, полицейские, обыватели, однокласники — все они безнадежно медлительны и тупы. Сам Джим не обладает никакими экстраординарными качествами — уж поверьте мне! — он воплощение обывательской усредненности, но как же блистательно успешен диГриз на фоне Мира со Сбитой Планкой!
Мир прост и побеждаем. Да здравствует диГриз — человек, в отношении которого не произошло Великой Ошибки! Уж читателю-то (тому, что отождествил себя с главным героем) доподлинно известно — не боги горшки обжигают.
Если же вы все еще сомневаетесть, что таким образом герой может оказаться мудрее автора, вспомните литературу (читай — фантастику) времен соцреализма. Вот уж где было раздолье приверженцам способа номер два!
Способ третий. Косвенные ссылки.
Целый мир уронить в пропасть безысходности, лишь ради того, чтобы высветлить и более выпукло отобразить достоинства героя... А не слишком ли это жестоко?..
Нет-нет, дорогие мои читатели, обычно поступают гораздо проще: принижают не всю реальность, а лишь идейных противников главного героя (или же, наоборот, его ближайших соратников). Причем, на словах все весьма благопристойно: автор расхваливает темные силы, всячески нагнетая обстановку и запугивая читателя любыми возможными способами, так что не остается никакого сомнения — мир попал в беду. Но на деле... Вспомните, какими беспомощными обычно бывают отрицательные герои в книгах. А что о них говорится?
Итак, вот мы и добрались до третьего вида рекламы. Суть его проста: хвалить надо
1. антигероев — тех, что в конце-концов все равно будут повержены главным положительным персонажем,
2. мифических, не участвующих в повествовании личностей, с которыми главный герой, тем не менее, постоянно сравнивается (параметр сравнения может быть любым: количество прочитанных в детстве книжек, подвешенность языка, обширность абстрактных, схоластических познаний и.т.д.),
3. соратников героя, во всем ему уступающих и благоразумно держащихся в тени основного персонажа.
Во всех случаях налицо интрига, тайна: о герое говорится мало, скупо, скромно... читатель томится в неизвестности и воображает себе невесть что, а тут такое развитие сюжета — раз! в дамки! — и неприметная серая лошадка (главный герой) реализуется тотально и всесторонне, повергая в прах разрекламированных врагов и оставляя далеко позади своих прославленных сподвижников. Вспомните хотя бы «Властелина колец» — хоббит Фродо прошел там, где спасовали сила Боромира и мудрость Гэндальфа. Могучий Саурон во главе всех легионов тьмы не сумел остановить маленького полурослика. А почитайте главы о возвращении героев в Шир? Какая чудесная трансформация! Ведь Пиппин и Мерри действительно стали героями со всей атрибутикой, присущей живым легендам фэнтезийных миров.
Способ четвертый. Делигирование роли автора постороннему лицу.
Но многообразие вариантов сбива планки этим не исчерпывается. А как насчет самого автора?..
Простого солдата, путешественника, рабочего, лаборанта?
Этот способ широко использовался разными авторами (Лондон, Шефнер, Зощенко, Шолохов): в начале повествования дать слово некоему «псевдоавтору», рассказчику, с тем, чтобы он поведал о событиях, которые его взволновали. Позиция очень выигрышная: истинный автор, оставаясь в тени, может быть в корне не согласен с замечаниями рассказчика, более того — рассказчику при таком раскладе позволяется очень и очень многое! К примеру, ему вполне дозволено преклоняться перед заведомой ересью, боготворить чудака и прожектера от науки, тратящего силы и время на глупость глупейшую, что и происходит в рассказе В. Шефнера «Дядя с большой буквы, или великая пауза»:
«Взяв быка за рога, начну с самого себя. Это мне нужно для плавного хода повествования, то есть чтоб не сбиться. Ведь я, учтите это, — не писатель. Я — непризнанный ученый-любитель. Одновременно я уже много десятилетий курирую ларек при одной ленинградской бане. Как известно, многие граждане, несмотря на весь комфорт, дарованный им XXI веком, любят, как в старину, попариться в баньке. Когда-то я продавал им мыло, веники и мочалки, но с той поры как отменили деньги, я им это все вручаю бесплатно. А иногда я собственноножно иду в предбанник и собственноручно раздаю мужчинам эти банные принадлежности.»
Заметьте: вот она — подмена автора, и какая подмена! Сразу видно, что автор неуспешен, не блещет никакими талантами, что он — наивный мечтатель, беспомощный фантазер. Далее:
«Такой личный контакт дает мне возможность задавать им вопросы по ВОПРОСНИКУ, составленному моим покойным гениальным Дядей.»
Чувствуете? Дядя с большой буквы. Гениальный. И создан им не вопросник, но ВОПРОСНИК!
«Трудно писать о непризнанном гении! Сердце трепещет, электронная самописка дрожит в руке моей! Но наберусь отваги и вплотную поведу речь о Дяде. Звали его Афедрон Митрофанович Опенышев. Для краткости и из родственных чувств я всюду в повествовании своем именую его Дядей. Да-да, с большой буквы! Это — из уважения к его научному величию.
Увы, и в нашем просвещенном XXI веке Теория, выдвинутая Дядей и продолженная мной, не нашла признания, а порой подвергается грубому гонению и осмеянию.»
Мракобесная теория, которую выдвигал Дядя, смешна и нелепа; вряд ли удалось бы столь полно и совершенно отразить ее комичность, не будь этой огромной дистанции, искусно созданной Шефнером между псевдоавтором — Виктором Электроновичем и его «гениальным» дядей. Эта неподдельная серьезность, этот мистический трепет удачно оживили произведение, придав ему ту незабываемую изюминку, сумасшедшинку, что отличает творчество В. Шефнера. Теория Хвостоглавия — сплошная буффонада, но отчего же герои «Великой паузы» так близки нам и понятны? Уж не потому ли, что мы сами склонны всю жизнь путаться в миражах, гнаться за инопланетными рублями и бороться за экологию путем упразднения горючести топлива?
Как знать, как знать...
Способ пятый. Узкая специализация.
Раз уж зашла речь о «гениальном Дяде», то нельзя не вспомнить другой, столь же излюбленный персонаж фантастической литературы: «безумного ученого».
Вспомните фантастику времен Жюль Верна и Уэллса. А Беляев? Адамов?
Герой в ней культивировался гипертрофированный: эдакий Конан познания. Бугристые пяди во лбу, обширнейшие залысины, титаническая складка между бровями. Матер, человечище!.. Сокрушает научные проблемы, упрямо тащит на импровизированное ложе познания обольстительно подмигивающие глубинные принципы мироздания, легионы формул подвластны ему, интегралы и роторы...
Собственно, ничего не меняется: что Корум или Элрик (персонажи произведений Муркока), что профессор Вагнер (герой рассказов Беляева) — персонажи одинаково мифические. Их развитие удручающе однобоко (в большинстве случаев) и обязательно требует в качестве компенсации спутника-антагониста. Но если в случае героя силы антагонистом является оруженосец, для ученого эту роль чаще выполняет коллектив: почитатели, ученики, родственники. Рассеянность и оторванность от мира настоятельно требуют от окружающих заботы и покровительства, трепетного выпестовывания гениальных чудачинств, что те с удовольствием и делают. Порой эта забота нарочита и чрезмерна; порою она несет на себе некий оттенок снисходительной покровительственности — но тем достоверней ситуация. Желаемое и ожидаемое становится реальным.
Технически создание героя-ученого относительно несложно: главное помнить, что перегружать речь сложной, специализированной терминологией следует в меру, не увлекаясь чрезмерной наукообразностью.
Блистательный пример:
««Похоже, мы имеем дело с растущим в диапазоне от нуля до примерно сорока пяти градусов пространственной нестабильностью. Любопытно. В чем же причина? Примем V равным трем. Тау — четырем, чав-чав-чав. Пусть Каппа-игрек будет открытой Зловонником областью дифференциального давления с четырьмя гипотетическими вращательными коэффициентами...»
Птраси стукнула Верблюдка по голове сандалией...»
Т. Пратчетт «Пирамиды»
Налицо все элементы «безумного ученизма»: сложные размышления над математическими проблемами, погруженность главного героя во внутренний мир, грубоватая, но трогательная забота со стороны окружающих.
А то, что герой — верблюд-математик, только придает некоторую пикантность повествованию.
Способ шестой. Подмена понятий.
«Ни в коем случае не представляй себе, что ты можешь быть или представляться другим иным, чем как тебе представляется, ты являешься или можешь являться по их представлению, дабы в ином случае не стать иди не представиться другим таким, каким ты ни в коем случае не желал бы ни являться, ни представляться».
Льюис Кэрролл. «Алиса в стране чудес»
Возьмем какой-нибудь общеизвестный текст и посмотрим характеристики разных героев в нем.
«Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним из умнейших людей в Киеве.»
« — Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? — спросил Стравинский.
«Он умен, — подумал Иван, — надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя!» »
« — Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, — злобно ухмыльнувшись совершенно в лицо финдиректору, проговорил Варенуха, неожиданно отпрыгнул от кресла к двери и быстро двинул вниз пуговку английского замка.»
« Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того,как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, — поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного...»
« — Я не хотела бы быть на той стороне, против которой этот Абадонна, — сказала Маргарита, — на чьей он стороне?
— Чем дальше я говорю с вами, — любезно отозвался Воланд, — тем больше убеждаюсь в том, что вы очень умны. »
Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»
Итак: прохиндей Поплавский, принадлежащий к ненавидимым Иваном интеллигентам Стравинский, не в меру догадливый финдиректор, красноречивый до ужаса Берлиоз, влюбленная Маргарита — что же в них общего?.. Как можно сравнивать этих людей, применяя к ним одно и то же определение «умный»?
Вряд ли я открою новое измерение Вселенной, заметив, что определение ума, — да простит меня читатель за невольный каламбур! — очень неопределенно и расплывчато. Практикующий мистик вполне способен заявить вам, что ум — это горсть несвязанных сухих веток в пустой вазе, кастанедиец с жаром примется объяснять, что ум — болезнь, чуть ли не навязанная людям извне неорганическим разумом, рефлексолог пустится в рассуждения о реакциях и раздражителях.
Умен ли профессор Преображенский с точки зрения Шарикова?
Все зависит от шкалы ценностей, которую на данный момент мы принимаем. И если автор сумел мягко, ненавязчиво подменить эту шкалу, с героем происходят удивительнейшие метаморфозы. Гениальность великого ученого нивелируется, а на первый план выступает умение выжить, устроиться в жизни, умение урвать кусок пожирнее, усесться повыше да посуше.
Новое смещение, новая грань — и неважными становятся прохиндейские таланты, а значимой оказывается как раз наоборот — способность живо и непринужденно вести беседу, расточать комплименты и остроты, эпиграммы и дифирамбы. Писатели в большинстве случаев интравертны, и тем удивительнее, что на страницах их произведений зачастую появляются гении общения, люди, способные часами говорить, говорить, говорить без умолку, причем на абсолютно произвольную тему.
Житейская сметка, карьеристские замашки, способность легко завязывать знакомства...
Проявления человеческого ума многообразны и неповторимы; лишь от автора зависит, что в данный момент поставить во главу угла, что сделать важным и первоочередным, а уж далее дело читателя — принимать или же нет на веру оценку автора.
Способ седьмой. Доступ к полной информации.
«Знал бы прикуп — жил бы в Сочи.»
Народный фольклор.
Решали ли вы когда-нибудь шахматные двухходовки? Если да, то наверняка обращали внимание на то, что у каждой фигуры есть вполне определенная, присущая исключительно ей одной роль. Ничего лишнего, ничего ненужного, все жестко подчинено общей идее, все висящие на стене ружья просто обязаны выстрелить строго в определенный момент.
Между тем, жизнь не такова (это спорное утверждение на самом деле, но мало кто это понимает, и автор этих строк в том числе); в жизни вокруг нас присутствует уйма «лишних» персонажей: случайные прохожие, покупатели в магазинх, посетители в офисах и.т.д. — они с нами никак не связаны. И мы тоже никак с ними не связаны.
То ли дело литература!.. В правильно скомпонованном литературном произведении «лишних» персонажей не бывает. Именно поэтому герой, волею автора обретший понимание предопределенности, важности нахождения вокруг него всего многообразия других персонажей книги, меняется радикально. В своих суждениях и поступках он проявляет воистину дьявольскую проницательность. А если добавить к этому знание событий, только-только намечаемых автором для дальнейшего развития сюжета?.. Ого, скажу я вам!.. Получается воистину сверхъестественное существо.
Помните Филеаса Фога из мультфильма «За восемьдесят дней вокруг света»? Полноте, дорогие мои читатели, его гениальнейшее предвидение событий — полностью и бесповоротнейше заслуга авторов, клавших в саквояж предприимчивого путешественника необходимые вещи, сообразуясь исключительно с дальнейшим сюжетом. Но результат — каков результат!
А упомянутый в третьей главке («Способ второй. Сбив планки») случай, когда человек современного мира попадает в реальность более архаическую? В реальность описанного мифа или уже случившегося исторического события? Тут есть где развернуться! Неудивительно, что в мире скандинавских саг или кельтских легенд наш современник так блистателен и успешен: все события уже давно описаны в литературе, и стали, так сказать, достоянием гласности. Герой заранее знает все ответы, он до тонкостей осведомлен, куда нужно привязать козлиную бороду, чтобы рассмешить великаншу-несмеяну, он в курсе, — уж будьте уверены! — кому предстоит пить море, а кому — висеть на ясене, с копьем в боку. Таким образом, ничем не примечательный обычный человек (персонификация читателя) становится в один ряд с титанами, богами и полубогами, на что ни коим образом не может претендовать автор.
С калашным рылом, как говорится...
А ведь всему этому есть простое и логичное объяснение. Оно состоит в двойственности автора. С одной стороны, автор — демиург, создатель нового мира, с другой же — обычный человек, со своими проблемами, страхами, сомнениями. Вспомните парадокс всемогущества:
«Может ли всемогущий бог создать камень, который он же не в силах поднять?»
Может, уверяю вас! Достаточно мне сесть, запустить Word и после заглавия: «Камень, который я не способен поднять», написать строки:
«Я подошел к необъятной скале и с сомнением покосился на нее. Да в силах ли человеческих сдвинуть такую махину? Нет, не в силах! увы мне, немощному и беспокойному...»
Ах эта демиургическая власть! Можно сесть, переписать всю свою жизнь, избавив ее от свершенных некогда глупостей и ошибок, можно...
Можно все. Нужно ли?..
Итак, следуя принципу, описанному в этой главе: «Умный человек — это человек, который не совершает глупостей».
Способ восьмой. Уничтожение критичности к герою.
Демиургия демиургией, но одного всемогущества мало. Мало создать мир, идеально подогнанный под героя, мир, возвеличивающий его во всем блеске многогранных талантов. Мало придать герою полную информацию о мире, и наградить его букетом могучих сверхъестественных способностей.
Всего этого явно недостаточно.
Чтобы герой ожил и задышал, просто необходимо сделать его обаятельным.
« — Леди Танита, — серьезно сказал я, — кроме этого Мира есть и другие...
За это я могу поручиться, во всяком случае. Поэтому... Где-нибудь он сейчас есть, ваш Карвен. Просто очень далеко отсюда... Когда умерла моя бабушка, а она была единственным человеком в семье, которого я по-настоящему любил, я сказал себе, что она просто уехала. И еще я сказал себе, что мы, конечно, не можем увидеться, и это очень плохо, но она где-то есть, и жизнь продолжается... Поверьте, милая леди, уж кому знать о смерти, если не мне! — Я многозначительно повертел в руках черную полу своей зловещей «мантии»... Кто бы мог подумать! Моя наивная детская «религия» оказалась именно тем, в чем нуждалась эта несчастная женщина. »
Максим Фрай. «Лабиринт»
О это воплощение всех подсознательных чаяний и вожделений неудачников, хронических мелких служащих и вечных студентов! На протяжении всех книг о сэре Максе, главный герой постоянно высказывает банальнейшие сентенции, затасканные общие «мудрые» фразы — он все время кого-то учит жизни! Признайтесь, положа руку на сердце — как часто вы терпите подобное обращение с собой в реальной жизни? Согласитесь ли вы считать такого человека мудрецом и учителем?
Вряд ли.
Но безраздельное обаяние сэра Макса таково, что ему прощается все: и дифирамбы в собственный адрес, и философствования, и попытки растолковать всему миру «гениальные откровения», которые всем нам, конечно же, давно известны. Счастливчик, этот сэр Макс!..
А кардовский Эндер?.. Заметьте: критичность по отношению к ребенку всегда будет заведомо ниже, чем к взрослому; но критичность к несчастному ребенку стремится к нулю безоговорочно. Читатель всегда способен простить и пожалеть вундеркинда, поскольку подсознательно чувствует, что необычные способности ребенка скомпенсированы, причем скомпенсированы самым жестоким, изуверским способом — ребенок лишен детства.
А вспомните героев Крапивина и Лукьяненко, а сравните паранормальные способности и несомненную гениальность бездомного пацаненка из приюта с лощеной эрудированностью отличника из «благополучной» семьи — кому вы поверите больше?..
Крапивинские мальчики, сэр Макс, Гарри Поттер... кто еще?
Итак, уничтожение критичности влечет за собой безнаказанность, а значит возможность делать самые неправдоподобные допущения.
Кстати, я не зря упомянул сэра Макса рядом с Поттером. В одной из критических статей о сэре Максе убедительно доказывалось, что фраевский герой по своей глубинной сути — ребенок. Не в том ли секрет его неотразимого обаяния?
Способ девятый. Описание исторического лица.
Этот метод прост. Гораздо проще предыдущих, но, к сожалению, это и становится камнем преткновения. Если вы описываете Ньютона или Гаутаму, Достоевского или Ленина, успех вашему замыслу (см. название статьи) обеспечен практически всегда. Единственная проблема может оказаться в недостоверности получившегося персонажа. Вас могут обвинить в недостаточной реалистичности, указав, к примеру, на тот факт, что Сократ не носил брюк, а Наполеон никак не мог употреблять слова «кондовый». Что ж... Всегда можно отговориться особым, авторским видением мира.
Важно другое — вам не придется тратить усилий, убеждая читателя в интеллектуальной мощи новосозданного персонажа. Сотни и тысячи людей уже проделали эту работу до вас.
Пользуйтесь этим, не упускайте своего шанса!
Способ десятый. Сверхъестественные существа и архетипы.
«— Как же вы посмели изобразить на святой иконе ангелов в ботинках? Где вы могли видеть такое?
— Но, святой отец, где вы видели ангела без ботинок?»
Из анекдота.
На первый взгляд кажется, что этот способ является продолжением предыдущего. Это не так. Неправильное, противоречащее общепринятому взгляду на вещи изображение исторического лица может вызвать у читателя сильное неприятие всего произведения в целом. К примеру, я дочитал «Багдадского вора» Белянина ровно до того момента, когда Багдадский Вор встретился с Ходжой Насреддином. Расхождение образа белянинского Насреддина с соловьевским (которого я считаю эталонным), оказалось чересчур сильно.
Сверхъестественные, мифологические существа в этом смысле куда гибче. Ангелы, боги, титаны, туги, шулмусы... Какое многообразие! Помните чудесное описание дракона Смога у Толкиена?
«Разговаривать с драконами нужно именно так, когда не хочешь раскрыть свое настоящее имя (что весьма благоразумно) и не хочешь разозлить их прямым отказом (что тоже весьма благоразумно). Никакой дракон не устоит перед соблазном поговорить загадками и потратить время на их разгадывание.»
Рональд Руэл Толкиен. «Хоббит или туда и обратно»
В дальнейшем эта особенность драконьей психологии была прекрасно освещена автором. Что ж... Множество поколений людей любовно выпестовывали в сознании образ дракона — автору осталось лишь расцветить его новыми красками, придать выпуклость и объемность, не обойдя вниманием тот факт, что на поверхности повествования оказались лишь простые, доступные пониманию читателя мотивации чудовища. Подобно айсбергу, таящему под водой колоссальные массы льда, чудовищные глубины темной драконьей натуры оказались лишь смутно намечены. Дан намек, а читателю остается лишь гадать — что же осталось скрыто от него? Что пребывает в тени?
А дьяволы и ангелы? Признайтесь, положа руку на сердце — кто из вас не мечтал о сделке с великим всемогущим существом, исполнителем желаний? Увы, и автора этих строк не обошла стороной пагубная страсть — среди моих произведений есть рассказ о человеке, заключившем сделку с дьяволом и вышедшем победителем из сложившейся ситуации. Думается мне, что причина здесь в некоем коллективном бессознательном, в архетипике мифов, с детства укоренившейся в наших душах.
Маги, ученые, политики... Сила архетипов в их непознаваемости, в бессознательности восприятия. Вся внешняя атрибутика героя будет достроена читателем автоматически, более того — он жадно будет стремиться находить все новые и новые присущие данному архетипу черты. Если описывается маг — маг будет мудр просто по определению, ведь преодолеть стереотипы восприятия очень и очень тяжело.
Уж не потому ли так популярна среди начинающих литераторов стереотипная фэнтези с орками, эльфами, квестом в поисках могучего артефакта и спасением мира в конце?..
Заключение.
Вот и подошло к концу мое исследование. Мною были описаны некоторые из методов, с помощью которых можно создать умного, интеллектуального героя, в противовес засилью примитивных костоломов, которыми — что греха таить? — зачастую так и кишат страницы литературных произведений любых жанров, не только столь любимых мною фэнтези и фантастики. Сразу отмечу два момента, которые могут вызвать неприятие этой статьи в глазах читателей: во-первых, декларируемая в заглавии цель «сконструировать героя, по интеллектуальному уровню превосходящего автора» не является основной — скорее это некий забавный математический парадокс, развлечение для ума, не более. Во-вторых, приведенные мною во множестве цитаты из различных произведений всего лишь иллюстрируют различные методики героетворчества, не более. Не следует воспринимать их как указание, что в данном случае описанный герой «превзошел» своего создателя.
Но что же из всего этого следует?.. Понятие «ума» в литературе многогранно, как, впрочем, и понятие «сила»: возьмите говардовского Конана и Павку Корчагина из «Как закалялась сталь», да поинтересуйтесь у любого встречного: можно ли назвать сильным человеком первого из них? А второго?.. Парадокс: исполненный жизненной силы боец и заидеологизированный инвалид, оба они — сильные люди. Все ярлыки, которые мы рисваиваем людям зыбки и неопределенны, что уж тут говорить о литературных героях? Носитель революционных новаторских идей с прошествием времени может перейти в разряд ретроградов, безумный мечтатель и фантазер — устремленным в будущее гениальным провидцем.
И если вам снова и снова повторяют: «Герой не способен, не может...» — не верьте!
Может.
Способен.
Все может быть.
(с)
Герой умнее автора? С легкостью!
(десять способов создания высокоинтеллектуального героя)
«Герой не может быть умнее автора.»
Аксиома.
читать дальше
(десять способов создания высокоинтеллектуального героя)
«Герой не может быть умнее автора.»
Аксиома.
читать дальше