Наверняка многие из вас знакомы с фокусным расстоянием в фотографии. Совсем огрубляя: если вы выставите на объективе значение 17 мм, то в кадр у вас поместится и окно, и городская панорама за ним, и даже верхушка далекой горы с луной и фуникулером. Если же вы увеличите фокусное расстояние до 300 мм, то максимум, что влезет в объектив - это шерстинки на хвосте белки, скол маленькой гальки под ботинками или кончик липового листка, обгрызенный гусеницей. Чем больше фокусное расстояние, тем больше приближение и тем сильнее внимание к деталям.
Так вот, одной из главных черт действительно хорошего поэта я считаю владение "образным объективом", который предполагает легкую смену фокусного расстояния с 17 до 300 и обратно. Есть поэты, которые работают только на 17. Каждая зарифмованное ими суждение по глубокомысленности может сравниться с "Критикой" Канта, а к нашему суетному миру они просто не снисходят, паря мыслью исключительно в заоблачных высях. Есть поэты, которые работают только на 300. Это пресловутые акыны: что вижу, то пою. К поэтической фиксации рельности в таком приближении, в частности, призывала Марина Цветаева, которая говорила, что абсолютно все достойно внимания поэта - и засохшая роза на окне, и кольцо из черненого серебра, и любовное письмо, спрятанное под подушкой (хотя, пожалуй, любимый ею Державин с ней не согласился бы).
читать дальшеНо я убеждена, что обе крайности плохи. Можно писать исключительно на 17 мм - потому что тебе так созвучнее. Но нельзя - потому что ты в принципе не умеешь работать на 300 мм. Это признак слабости поэта и негибкости его мышления, который рано или поздно выйдет ему боком. На мой вкус, плоха любая однобокость. Чем шире инструментарий творческого человека, тем больше у него перспектив и возможностей для самовыражения.
Приведу несколько примеров стихотворений, "снятых" разными "объективами". Я специально взяла современных авторов, чтобы было интереснее.
Вот стихотворение Дмитрия Быкова, "снятое" с самым малым фокусным расстоянием, какое только возможно, и всеобъемлющее, как сама вселенная:
Если бы кто-то меня спросил...Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил —
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног, —
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.
Сюжетом не предусмотренный поворот,
Небесный тунгусский камень в твой огород,
Лед и пламень, война и смута,
Тамерлан и Наполеон,
Приказ немедленно прыгать без парашюта
С горящего самолета, — все это он.
А если среди зимы запахло весной,
Если есть парашют, а к нему еще запасной,
В огне просматривается дорога,
Во тьме прорезывается просвет, —
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Внушает надежду там, где надежды нет.
Но если ты входишь во тьму, а она бела,
Прыгнул, а у тебя отросли крыла, —
То это Бог, или ангел, его посредник,
С хурмой «Тамерлан» и тортом «Наполеон»:
Последний шанс последнего из последних,
Поскольку после последнего — сразу он.
Это то, чего не учел Иуда.
Это то, чему не учил Дада.
Чудо вступает там, где помимо чуда
Не спасет никто, ничто, никогда.
А если ты в бездну шагнул и не воспарил,
Вошел в огонь, и огонь тебя опалил,
Ринулся в чащу, а там берлога,
Шел на медведя, а их там шесть, —
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Отнимает надежду там, где надежда есть.
А вот ранее стихотворение московского поэта Алексея Кащеева, где фокусировка к самым мелким и порой даже неприглядным деталям возведена в роль художественного приема:
Фасеточное зрениеФасеточное зрение
"Каждый глазок воспринимает часть предмета; из их суммы складывается общая картина."
Ярыгин С. "Биология для поступающих в ВУЗы"
На тощей облезлой скамейке
В районе метро "Парк Культуры"
Сижу в ожидании лета
И вижу такую картину:
Две девушки в ситцевых юбках
Идут в направлении рощи.
Их волосы русого цвета
(Возможно, две девушки - сестры).
Скучающий бомж на скамейке
Сосет из бутылочки пиво.
Наверное, "Балтика третья" -
Наклейку не очень-то видно.
А слева на желтой скамейке
Ребенок играет с машинкой.
Я вижу достаточно четко:
Машинка зеленого цвета.
Как много я мог бы сказать,
Рифмуя все эти явленья,
Как много я мог бы отметить,
Связав их единой чертою.
Но в этом не вижу резона,
Поскольку хороший читатель,
Не веря в бессмысленность текста,
Додумает связь за поэта.
А вот стихотворение, которое в определенном смысле воплощает мой идеал. Его автор - тоже молодой московский поэт, Евгения Коробкова. В процессе поэтического повествования она несколько раз выкручивает "объектив" с 17 на 300 и обратно, и за счет этих контрастов достигает глубины и пронзительности, которая не всегда дается Быкову.
Страшный сонСтрашный сон
А я не собиралась умирать
а я не собиралась умирать
Я в лес за земляникой собиралась.
- Надень ушанку, - кто-то говорит
чтоб не схватить отит на оба уха,
надень ушанку , - кто-то говорит
Не то схлопочешь страшный гайморит
Надень ушанку, - кто-то говорит
у нас же не понос, так золотуха.
А я не собиралась умирать,
Я в лес пришла, но там стояла осень
Я вместе с ней осталась постоять,
надела шапку, как велела мать,
Но мне и в шапке было сорок восемь.
Что самое интересное - существует целая национальная литература, в которой такое "выкручивание" объектива взад-вперед сделано идеологическим фундаментом. Возможно, вы уже догадались, что речь идет о классической японской поэзии. Как устроено хокку? Короткое стихотворение из трех строк с определенным количеством слогов в каждой строке (хотя при переводе на русский язык это правило обычно не соблюдается). Но самое главное в хокку - это соседство гигантского, космического, с маленьким, личным: будто отражение кафедрального собора в бензиновой луже. Сборник японской поэзии, который стоит у меня на полке, так и называется - "Великое в малом". По-моему, это название гениально передает его суть. Обычно хокку начинается с какого-то незначительного наблюдения об окружающем мире - пресловутое "фасеточное зрение" - а затем это наблюдение мутирует во что-то совсем иное, поднимается до уровня всемирного обобщения. Что самое поразительное, делается этот переход в пределах трех строк. Трех! Русским поэтам с их неторопливой силлабо-тоникой такое и не снилось.
Приведу несколько классических примеров:
В небе такая луна...БАСЁ
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.
***
Грустите вы, слушая крик обезьян!
А знаете ли, как плачет ребёнок,
Покинутый на осеннем ветру?
***
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьёт торопливо
С хризантемы росу.
***
В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок.
***
Уродливый ворон -
И он прекрасен на первом снегу
В зимнее утро!
КЁРАЙ
Как же это, друзья?
Человек глядит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!
ИССЁ
Видели всё на свете
Мои глаза – и вернулись
К вам, белые хризантемы.
ТИЁ
За ночь вьюнок обвился
Вкруг бадьи моего колодца…
У соседа воды возьму!
ИССА
Чужих меж нами нет!
Все мы друг другу братья
Под вишнями в цвету.
На мой взгляд, любому поэту полезно время от времени откручивать тот "объектив", который установлен у него по умолчанию, и пробовать что-то другое. Грубо говоря, если в поэзии вы ограничиваетесь мифологическими образами (феи, ангелы, рыцари Круглого стола) или размышлениями на философские темы (жизнь, смерть, одиночество), попробуйте сделать объектом своего лирического внимания пробку от пивной бутылки, капустную кочерыжку или блохастую дворнягу. Пафос сбивается только так. Если же вам, напротив, близка традиция акынства, рискните перейти от нее к философским обобщениям и поразмышлять на "вечные" темы - что вовсе не исключает внимания к деталям, как доказывает японская поэзия или, если брать ближе, Евгения Коробкова.
Повторюсь: чем шире вам инструментарий и чем виртуознее вы им владеете, тем больше ваша творческая свобода. Не стоит ставить себе границы только потому, что вас когда-то научили писать именно так, и теперь вам так проще и удобнее. То, что не развивается, довольно быстро умирает.
PS. Разумеется, все вышеизложенное - с некоторыми поправками - можно отнести к другим видам искусства.